«Брежнин луг», Александр Бушков

— Ну что ж, ведь ее еще не сняли?

— Да году-то еще не прошло. А ты посмотри на нее: на чем кресло держится…

Все опять притихли.

— А у нас такие слухи ходили, что, мол, прокуроры по земле побегут, законы соблюдать заставят, распределители закроют, самолеты полетят с опергруппами, а то и самого Мишку увидят.

— Какого это Мишку? — спросил Костя.

— А ты не знаешь? — с жаром подхватил Илюша. — Ну, брат, откентелева же ты, что Мишки не знаешь? Сидни вас в исполкоме сидят, вот уж точно сидни. Мишка — это будет такой человек удивительный, который придет, и ничего ему сделать нельзя будет. Захотят ему, например, глаза отвести, выдут на него с липовыми отчетами и повышенными обязательствами, в свете и в ответ на происки единогласно принятыми, а он вот так глянет — и сразу поймет, что глаза ему отводят. Ну и будет он ходить по селам и городам и все переделывать, ну а сделать ему нельзя будет ничего. Уж такой он будет удивительный лукавый человек.

— Ну да, — продолжал Павел своим неторопливым голосом. — Такой. Вот его-то и ждали у нас. Крикнул кто-то: «Ой, Мишка едет! Ой, Мишка едет!» — да кто куды! Старостин наш дачу собственную с перепугу спалил, Кузькин фартук напялил и шашлыки продавать стал — авось, думает, изверг за кооператора примет да помилует; Дорофеича до сих пор из трансформаторной будки не выманят — кричит, что он электроток и ему там самое место обитать. Таково-то все всполошились! А он и не приехал…

Настало молчание.

— Гляньте-ка, гляньте-ка, ребятки, — раздался вдруг детский голосок Вани. — Гляньте на божьи звездочки — что пчелки роятся! Как на почетном президиуме! — Павел встал и взял в руку пустой котельчик.

— Куда ты? — спросил его Федя.

— К машине, коньячку зачерпнуть.

— Смотри Серому Домовому не попадись! — крикнул ему вслед Илюша.

— А правда ли, — спросил Костя, — что Акулина все и потеряла, как к Серому Домовому попала?

— С тех пор. Какова теперь! Знать, не ожидала, что ее скоро вытащут. Все и подписала, все рассказала, где зарыто, где замуровано. Дочиста выгребли…

— А помнишь Васю? — печально прибавил Костя. — Того, что погорел? Уж какой хват был! Мать-то его Феклиста, уж как же она его любила. Другие бабы ничего, как увидят, что им в дом тащут, так только радуются. А Феклиста, бывало, как станет кликать: «Опомнись, мой соколик! Вернись в народ, вернись! Добром не кончится, конфискация грянет!» И как в воду глядела…

Павел подошел к огню с полным котельчиком в руке.

— Что, ребята, — начал он, помолчав, — неважно дело. Я Васин голос слышал. Только стал я к коньячку нагибаться, вдруг зовут меня Васиным голоском: «Павлуша, подь сюды». Я отошел. Однако коньячку зачерпнул.

— Ах ты напасть! Ах ты свежие ветры! — проговорили остальные.

— Ведь это тебя Серый Домовой звал, Павел, — прибавил Федя. — А мы только что об нем, о Васе-то, говорили.

Мальчики приутихли. Они стали укладываться перед огнем. Я кивнул им и пошел вдоль задымившейся реки. Не успел я отойти и двух верст, как мимо меня промчался отдохнувший табун. Развевались алые крылья Идеалов, золотистыми огнями вспыхивали цитаты, и все незыблемым казалось, ненарушимым…

Я, к сожалению, должен добавить, что в том же году Павла не стало. Серому Домовому он не попался. То ли расшибся, слетев на полном скаку с Идеала, то ли съеден дикарями в дальних странах. Жаль, славный был парень!