«Китайский проезд», Эдуард Тополь

Mr. Vincent FERRANO

President

Safe Way International Inc.

Визитная карточка была на дорогом, с водяными знаками пластике, с указанием трех телефонов и двух факсов в Лос-Анджелесе и в Эль-Сантро и престижного, с именем владельца, номера в E-Mail. Но, конечно, не водяные знаки и не код в Интернете заставили «профессора» Зускина при виде этой карточки тихо охнуть и побледнеть, как от сердечного укола, а потом вскочить из-за стола в гостиничном штабе форума и с распростертыми объятиями поспешить навстречу «дорогому» гостю:

— Vinny! Oh, my God! Как ты меня нашел? Мы не виделись вечность!

— Двенадцать лет, — уточнил посетитель. Он был скорее маленького, чем среднего роста, скорее пятидесяти лет, чем шестидесяти, скорее плотный, чем толстый, и, похоже, весьма богат — на нем был светлый костюм от «Армани», темная рубашка от «Версачи», туфли от «Балли», «Роллекс» на руке, а на загорелой шее и на безымянных пальцах — золотая цепочка и перстни от «Тиффани». С таким подчеркнутым шиком одеваются либо те, кто относится к себе с большим уважением, либо те, кто хочет внушить это уважение окружающим.

— Двенадцать лет?! Неужели?! — воскликнул Зускин. — Да, ты прав! Двенадцать лет! Но ты великолепно выглядишь! Даже лучше, чем тогда! Садись! — Зускин сам подвинул гостю кресло. — Что ты пьешь? Джин? Виски? Коньяк?

— Кровь, — сказал гость, садясь.

— Что??? — поперхнулся Зускин, но тут же рассмеялся: — Винни, ты все тот же! «Кровь»! Боже, я уже забыл твои шутки! Но если бы не они…

— Cut the shit! (Заткнись!) — сухо перебил его Винсент. — Ты мой должник, ты помнишь?

— Винни! — Зускин укоризненно заглянул гостю в глаза. — Я тебе жизнью обязан! Даже мои внуки знают об этом! Твое имя как икона в нашем доме! Я просто не знал, как тебя найти! Все-таки что ты пьешь? Кофе? Апельсиновый сок? — Он суетливо подошел к небольшому холодильнику у огромного, во всю стену окна. За этим окном открывался роскошный вид на залив Марина-дел-рэй и на сонмище яхт, дремлющих там под теплым калифорнийским солнцем. — У меня есть прекрасный русский квас! Ты такого не пробовал! Прямо из Москвы! На алтайском меду!…

— Come on, — негромко остановил его Винсент и кивком указал на кресло за письменным столом, где высились чугунный бюстик Моцарта, два скрещенных русских и американских флажка, стопки роскошных буклетов компании «Нью раша инвест, лтд.» и семейные фото хозяина. — Сядь! — приказал Винсент Зускину.

Зускин, враз потускнев, послушно сел в кресло. Произнес обреченно:

— О'кей, Винни? Что я могу сделать для тебя?

— Двести тысяч сегодня и еще пятьсот завтра. В долг. На год. Под десять процентов.

Зускин изумленно захлопал глазами.

— Винни, ты шутишь? Я в жизни не видел таких денег!

— Что? — Винсент повернулся к нему левым ухом, он был глуховат на правое.

— Я в жизни не видел таких денег, клянусь! — повторил Зускин.

— А этот форум?

— Он меня разорил, Винни! — воскликнул Зускин. — Пойди посмотри: ни один американский лох не явился!

— Fuck you! — обложил его Винсент.

— Клянусь внуками! Винни! Чтоб я так жил!…

Винсент сунул руку в карман пиджака, вытащил из него стандартный конверт фотолаборатории «Кодак» и швырнул на стол пачку цветных фотографий, веером разлетевшихся перед Зускиным.

— Этими внуками? — сказал он и вдруг вскочил, с неожиданной прытью и бешенством обежал вокруг стола и своими короткими, но мощными пальцами в золотых перстнях схватил Зускина за горло, с силой ткнул мордой в фотографии: — Этими внуками ты клянешься, сука?

На фотографиях действительно были чудные малыши в возрасте от полутора до пяти лет — играющие во дворе прелестного двухэтажного особняка… плавающие в бассейне перед еще одним домом в горах… катающиеся на пони и на санках… Клясться такими ангелами, да еще лживо, было грех.

— Fuckin' scum! — остервенело закричал Винсент. — Потрох ебаный! Внуками клянешься? Разорил тебя этот форум? Я помню твои клятвы! Я тебе за них счас яйца на уши намотаю!

И словно вдохновленный этой литературной метафорой, он левой рукой вздернул Зускина за шиворот над креслом, а правую просунул ему сзади меж ног, ухватил за пах и стал воплощать метафору в жизнь с такой силой, что Зускин, распахнув хрипящий рот, задохнулся от боли.