Размер шрифта:     
Гарнитура:GeorgiaVerdanaArial
Цвет фона:      
Режим чтения: F11  |  Добавить закладку: Ctrl+D

 
 

«Оно», Стивен Кинг

Ричи увидел другое тело, разлагающееся внизу паутины; этого человека он никогда прежде не видел.., но все-таки в глубине сознания он отметил почти бессознательно сходство со взрослым, безжалостным Генри Бауэрсом. Кровь лилась из обоих его глаз, собираясь в лужицу вокруг рта и на подбородке. Он...

Затем Беверли начала кричать:

– Что-то случилось! Что-то случилось! Сделайте что-нибудь, ради Бога! Может кто-нибудь что-нибудь сделать?

Ричи снова посмотрел на Билла и Паука.., и полуощутил, полууслышал смех монстра. Лицо Билла стало вытягиваться каким-то неуловимым образом. Кожа сделалась пергаментно-желтой и прозрачной, как у очень старого человека. Глаза замутились.

«О, Билл, где ты?» Ричи видел, как неожиданно у Билла из носа ручьем хлынула кровь. Рот его искривился в попытке закричать.., и снова Паук наступал на него. Оно поворачивалось, держа жало наготове.

Оно убьет его.., убьет его тело, даже.., если его сознание где-то далеко. Это означает, что Оно закроет ему путь к возвращению навсегда. Оно одерживает победу... Билл, где ты? Ради Бога, где ты?

И откуда-то очень ясно, с какой-то невообразимой дистанции он услышал голос Билла, его крик.., и слова, хотя и бессмысленные, но кристально-ясные, полные боли и (Черепаха мертва, о Боже, Черепаха действительно мертва) отчаяния.

Бев снова передернуло, и она заткнула уши, чтобы не слышать этот туманный голос. Жало Паука вырастало, и Ричи внимательно рассматривал его, улыбаясь во весь рот, и вдруг сказал одним из своих лучших Голосов Ирландского Полицейского.

– Здесь мы, здесь, моя дорогая девочка! Что, черт возьми, ты собираешься делать? Довольно! Прекрати болтать, иначе я сниму твои штанишки и отшлепаю как следует!

Паук перестал смеяться, и Ричи почувствовал новый подъем рева от злости и боли внутри Паука. Ему больно, – победно подумал он. – Что вы скажете! Ему больно! И думаете, почему?

Я СХВАТИЛ ЕГО ЗА ЯЗЫК! Я ДУМАЮ, ЧТО БИЛЛ КАК-ТО УПУСТИЛ ЕГО. НО КОГДА ОНО ОТВЛЕКЛОСЬ, Я ПОЙМАЛ ЕГО...

Затем, крича на него, Оно вызвало рой разъяренных пчел из своего сознания, вышибло Ричи из его тела и швырнуло в темноту. Ричи смутно сознавал, что Оно старается стряхнуть его с себя. И Оно хорошо выполняло свою работу. Ужас охватил Ричи, но потом он сменился ощущением космической отчужденности. Беверли, вспомнил он, показывала, как играет в куклы, укладывает их спать, прогуливает собачку и путешествует по миру, а он рассказывал обо всем этом на своей гитаре «Дункан». И вот он здесь, Ричи – музыкант, а язык Оно – это струна. Он здесь, и это уже не выгуливание собак, а, может быть, выгуливание Паука – что может быть смешнее?

Ричи засмеялся – невежливо, конечно, смеяться с полным ртом, но он не сомневался, что здесь никто не читал о Хороших Манерах. Это заставило его рассмеяться еще сильнее, и он еще сильнее вцепился в язык. Паук закричал и стал стряхивать его с еще большей яростью. Оно завыло одновременно от злости и удивления – Оно полагало, что только писатель может бросить ему вызов, а теперь еще этот человек, который смеется, как глупый ребенок, схватил Его за язык, когда Оно менее всего ожидало это.

Ричи чувствовал, что скользит куда-то.

Подержитесь немного, сеньорита, мы вместе пойдем туда, или я продам вам лотерейный билетик, по которому все выигрывают, клянусь именем матери.

Он снова почувствовал, как его зубы сильнее вцепились в язык Его. И одновременно Оно впилось своими ядовитыми зубами в его собственный язык. И все равно ему было смешно. Даже в темноте, несясь следом за Биллом, когда только язык Его связывал его с остальным миром, даже страдая от боли, которую причиняли ядовитые зубы Его, застилая его сознание красным туманом, ему было чертовски смешно.

Следите, люди. Поверьте, что диск-жокей может летать. Все нормально, он летит.

Ричи никогда в жизни не бывал в такой темноте; он даже представить себе не мог, что существует подобная темнота; он летел где-то приблизительно со скоростью света, и его трясло, как терьер трясет крысу. Он ощущал, что существует нечто впереди. Какое-то титаническое тело. Черепаха, о которой сокрушался Билл своим слабеющим голосом. Должно быть. Это был только панцирь, мертвая оболочка. Он пролетел ее, мчась в темноту.